«У Буратино (ы)» – длинный нос, который он всюду суёт. Но самая весёлая надпись красовалась на кухонной стене возле косяка и гласила: «ЗА – «лупа» – быть под наблюдением. Что касается мебели, то она была старой, но в хорошем состоянии. Телевизора – этого одноглазого «гуру» кали – юги («учителя» железного века кали) не было.

Женя обычно по утрам уходил на Беговую на лекцию по шримад – бхагаватам, приходил вечером и в ситуацию на квартире особо не вникал. Мало говорил, так как не обладал искусством речи, но спрашивал по любому поводу, так как его слуха постоянно касалась философская тема, разводимая жильцами, про которую Гусейн однажды сказал, отвечая на Женины рассказы еще в Лыткарино – «Это НАСТОЯЩАЯ КАТХА!».   

«Значит ли, что они  являются настоящими преданными?», - подумал Женя.

Миша раньше всех принимал у себя Ревати Равану, преданного из Алма-Аты, брата Рашида, но потом Ревати съехал. Жильцов из своей квартиры Миша любил выгонять в самый не подходящий момент, но никто не смел на проявление такого гостеприимства жаловаться.

Анирвина сдружился с Мишей, которого без балды почитал за гуру и жил у него давно. Петя съехал от Владимира Владимировича сюда, он до сих пор бегал от своей жены. Андрея же подобрал Анирвина однажды в переходе, где тот собирал пожертвования, играя на флейте.  

Утром, примерно в шесть вставал Женя. Рассвет в Москве приходился в четыре часа летом, и на улицах было достаточно светло до двенадцати, в одиннадцать только садилось солнце. Но на дворе сейчас стоял апрель, и в шесть утра только светало. Тихо собрав свой спальник, Женя ехал на Беговую. В восемь вставал Анирвина, он сразу же чистил язык металлической языкочисткой, выполнял пранаяму и йогические асаны, принимал душ. Андрей вставал позже, разминался, Петя спал до 9-ти. Миша вставал в десять. Анирвина мыл пол, Андрей готовил завтрак. Петя делал зарядку и в 11-ть все завтракали, и затем каждый занимался своими делами. Шьям и Нарадев тоже чем-то занимались. Иногда они заходили в зал и вели философский диспут с Мишей и Петей. Миша обычно подкалывал Шьяма, Петя же смеялся. В вечернее время обычно и происходили эти философские прения, движения мысли.

- Ты видел, как Шьям вчера тряс головой, покачивая из стороны в сторону? Это так проявляется непримиримая черта его характера, - объяснял Миша тонкости мимикрии.

Эти темы были сугубо глубокомысленные, и Женя, привыкший к непонятным, странным людям, не старался вникнуть в суть дела. А тонкости сейчас его не интересовали. Так прошла неделя. Миша сообщил Жене, что срок его де прошел и пора выметаться, на что Женя ответил: «Миша, а можно мне ещё здесь пожить?  С продвинутыми тутошними преданными я прогрессирую, ведь я еще и в преданном служении - то не участвовал».   

- Ох, и замысловато ты изъясняешься, ладно, живи, - Миша с улыбкой махнул рукой, видно на тот момент у него было хорошее настроение.

- Давайте, собирайтесь, все кто здесь к столу, - командовал Петя, он в этот раз исполнял обязанности главного повара, а Анирвина копошился с тарелками, расставляя по местам. Все сели вкушать вегетарианский завтрак, который был великолепный. Отменный рис, картофель, супчик, а в приправу Анирвина сготовил салат из одуванчиков, пошарив в соседнем огороде. Никто из живущих в квартире №36 по улице генерала Вершинина дом 5 не употреблял мяса. Андрей говорил так: «Мясо для меня – все равно, что д.….!» Сам он не ел мяса восемнадцать лет.

- Женя, а ты, что не будешь? – спросил Миша. На что Женя попробовал отказаться, припоминая, как обычно делал Гусейн, стремясь к духовной независимости, но только это не сработало сейчас.

- Не желаешь, как желаешь, - ответил Миша с беспримерным равнодушием.

Почувствовав, что он оскорбил Мишу и всё сообщество, Женя сказал, сдавшись: «Ладно…, я буду!»

- Давай тарелку!

Женя принес глубокую металлическую миску и сел с печальным видом.

- Так, то.

В этот вечер Андрей спросил у новоприбывшего плеер, который Хануман с Ашрамом сбагрили тому по простоте душевной за 80 $еребяников ещё в Алма-Ате. Женя дал плеер, а Андрей вручил ему в обмен на плеер свою бамбуковую флейту, на которой его обещал научить играть, взяв еще два металлических стакана за обучение. Один из них когда-то принадлежал Гусейну.  В тот же вечер, по совету Анирвины, Андрей принялся выправлять «горб», как он выразился, то есть некоторую сутуловатость, проявлявшуюся в осанке новичка, это была природная склонность некоторых кришнаитов, как забитость и нерадивость, вырабатываемые годами в процессе преданного служения. Андрей вместе с Анирвиной, схватив Женю, отправили его на ковер эффектным броском. И когда тот лежал на животе, приходя в состояние понимания, Андрей ловко вскочил ему на спину и прогулялся, как по проспекту, пересчитав все косточки. Позвоночник затрещал, а Андрей все прыгал. Затем он пробежал по ногам и рукам канатоходцем и в конце вправил шею, трещавшую, словно дерево в крещенский праздник зимы. Затем это же самое испытал на себе и Анирвина. Подобными процедурами преданные баловались по вечерам.

На утро, едва проснувшись, Женя еле встал, отправился на Беговую, чтобы занимать себя преданным служением, а именно: слушать лекцию, вкушать прасад и т. д. Используя храм  для этих целей он считал, что Беговая – место очень необходимое. Встретившись со своими друзьями, Женя немного успокоился. «Для чего же параматма попросила меня остаться в месте Богом забытом, а именно в Москве», - размышлял он, вспоминая слова Гусейна. Как в ворота храма вошла Фатима с огромной сумкой и старшим сыном Ютхиштхирой. Женя и Фатима переглянулись.

- Здравствуйте, матаджи, - сказал Женя. Фатима скромно улыбалась и, подойдя ближе, кивнула и заговорила тоненьким голоском:

- А я думала, ты уже уехал!

- Я пока устроился у друга, на Октябрьском поле, здесь недалеко.

- Ну, и хорошо, но если что приезжай ко мне. Место найдем.